Сосны
Агент секретной службы Итан Бёрк прибывает в городок Уэйуорд Пайнс в Айдахо с чёткой задачей: найти двух федеральных агентов, пропавших в этом пасторальном городишке месяц назад. Однако, спустя считанные минуты после прибытия Итан попадает в аварию и оказывается в больнице — без документов, телефона и всех своих вещей. Медперсонал ведёт себя вполне дружелюбно, но что-то всё же не так. С каждым днём в расследовании появляется всё больше вопросов, на которые нет ответа. Почему Итан не может дозвониться жене и сыну во внешний мир? Почему никто не верит в то, кто он такой? И почему город окружают решётки под напряжением? Нужны ли они, чтобы никто не покинул город? Или же не дают кому-то войти? С каждым новым ответом Итан всё сильнее отдаляется от вроде бы знакомого мира и от того, кем он был раньше, чтобы в итоге осознать ужасную истину: вероятно, ему не удастся покинуть Уэйуорд Пайнс живым.
Перевод выполнен: Alex_ReD, Hermana, Heke
В связи с довольно скорым выходом сериала по книге сочли, что будет интересно ознакомиться с первоисточником. Все права на оригинальный текст и издание принадлежат Блейку Краучу и издательству Thomas & Mercer. Текст выложен исключительно в ознакомительных целях, до выхода официального русского издания.
Несмотря на все свидетельства, указывающие, что эволюция человечества продолжается, биологи признают, что понятия не имеют, куда она нас заведёт.
— Журнал «Тайм», 23 февраля 2009 года
То, что ты параноик, не значит, что за тобой не следят.
— Джозеф Хеллер
Глава 1
Он пришёл в себя на спине, в лицо ему бил солнечный свет, а откуда-то сбоку слышалось журчание воды. Острая боль растекалась по зрительному нерву, пульсирующим покалыванием отдаваясь в затылке — далёкий отзвук грядущей мигрени. Он перекатился на бок и сел, зажав голову между коленей. Даже не открывая глаз, он чувствовал неустойчивость окружающего мира, как будто тот сорвался с оси и зашатался подобно детским качелям. От первого глубокого вдоха возникло ощущение, словно кто-то вбил стальной клин между левых рёбер, но он со стоном преодолел боль и заставил себя открыть глаза. Левый глаз, похоже, чертовски сильно опух, превратившись в узкую смотровую щель.
Необычайно зелёная трава — целый лес длинных мягких лезвий — разрослась по всему берегу. Вода была чиста и прозрачна, быстрыми струями она неслась промеж выступающих из русла валунов. На противоположном берегу на тысячу футов в небо возносился утёс. Вдоль его уступов небольшими скоплениями росли сосны, а воздух был наполнен ароматом хвои и сладостью текущей воды.
На нём были чёрные брюки и пиджак поверх оксфордской рубашки — белая хлопковая ткань усеяна кровавыми пятнами. На шее, повязанный хлипким узлом, болтался чёрный галстук.
При первой попытке подняться под ним подкосились колени, и он довольно жёстко сел обратно, что вызвало в груди обжигающие волны боли. Вторая попытка оказалась более успешной: пусть и шатаясь, он стоял во весь рост, а земля покачивалась под ним, словно шаткая палуба. Он медленно повернулся, кое-как волоча ногами, а затем широко расставил их для устойчивости.
Он стоял на краю широкого поля, река за спиной служила тому естественной границей. На дальней стороне поля под ярким полуденным солнцем металлом блестели детские качели и горки.
Вокруг не было ни души.
За парком виднелись викторианского стиля домики, а ещё дальше — здания на центральной улице какого-то городка. Город располагался не дальше чем в миле отсюда, окружённый со всех сторон высоченными, в несколько тысяч футов, утёсами из красноватого камня. На высоте, в труднодоступных, укрытых тенью уголках гор ещё лежал снег, но внизу, в долине, было тепло, а небо над головой сияло безоблачной синевой.
Мужчина проверил карманы брюк, затем карманы однобортного пиджака.
Ни бумажника. Ни зажима для банкнот, удостоверения, ключей или телефона.
Лишь небольшой швейцарский нож во внутреннем кармане.
К тому моменту, как ему удалось пересечь парк, он пришёл в состояние ещё более встревоженное и смущённое, а пульсация в затылке стала причинять боль.
Он знал только шесть фактов:
Имя нынешнего президента.
Знал, как выглядела его мать, хотя не мог вспомнить ни как её зовут, ни её голоса.
Знал, что умеет играть на пианино.
И пилотировать вертолёт.
Знал свой возраст: тридцать семь.
И то, что ему нужно в больницу.
Помимо этих фактов, мир и занимаемое им в этом мире место оставались для него даже не скрытыми, а скорее написанными языком, лежащим за пределами понимания. Истина витала где-то на задворках сознания, оставаясь при этом вне досягаемости.
Он шагал по тихой улочке жилого района, изучая припаркованные на обочинах машины. Быть может, одна из них принадлежит ему?
Уставившиеся друг на дружку дома выглядели недавно построенными — свежая краска, огороженные частоколом идеально квадратные лужайки ярко-зелёной травы и чёрные почтовые ящики с фамилией хозяев белыми, написанными по трафарету, буквами.
На каждом из задних двориков были разбиты полные жизни сады, где росли не только цветы, но также и фрукты с овощами.
Все цвета казались такими чистыми и яркими.
Посреди второго квартала он поморщился. Из-за долгой ходьбы он тяжело дышал, а пронзающая левый бок боль заставила его остановиться. Он снял пиджак, вытащил из брюк и расстегнул рубашку. На вид всё было ещё хуже, чем он думал — весь левый бок был сплошным тёмно-фиолетовым синяком, по центру уже начавшим желтеть.
Что-то ударило его. И крепко.
Он легко ощупал рукой череп. Головная боль с каждым мгновением всё усиливалась, но признаков серьёзной травмы не было, только левая сторона слегка побаливала при нажатии.
Он застегнулся, заправил рубашку обратно в штаны и побрёл дальше по улице.
Вывод напрашивался сам собой — с ним произошёл какой-то несчастный случай.
Он попал в аварию. Или упал. А может, на него напали — это объяснило бы, куда делся бумажник.
Первым делом надо обратиться в полицию.
Если только...
Что, если он совершил что-то плохое? Какое-то преступление?
Возможно ли такое?
Быть может, стоит обождать, пока не вернутся воспоминания.
Хотя ничего в этом городе не выглядело даже отдалённо знакомым, продвигаясь по улице, он заметил, что читает про себя имена на почтовых ящиках. Было ли это подсознательной реакцией? Где-то в глубине души он знал, что на одном из ящиков найдёт своё имя? И что, увидев его, он сможет вернуть и остальное?
В нескольких кварталах впереди, за соснами уже виднелся центр города, и до его ушей впервые донеслись шум машин, отдалённый гомон голосов, гул вентиляции.
Он замер посреди улицы, непроизвольно склонив голову.
Его внимание привлёк почтовый ящик перед красно-зелёным двухэтажным домиком.
Он вглядывался в написанное на ящике имя.
Пульс заметно участился, и он не понимал отчего.
— Маккензи.
Имя ни о чём ему не говорило.
— Мак...
Но первый слог казался знакомым. Или, по крайней мере, находил в мозгу эмоциональный отклик.
— Мак. Мак.
Мак это он? Это его имя?
— Меня зовут Мак. Привет, я Мак, приятно познакомиться.
Нет.
Имя слетало с языка как-то неестественно. Не вызывало чувства, что принадлежит ему. По правде сказать, он уже ненавидел это имя, оно пробуждало в нём...
Страх.
Странно. Без видимых причин имя пугало его.
Быть может, Маком звали кого-то, кто навредил ему?
Он двинулся дальше.
Ещё три квартала, и он оказался на углу Мейн и Шестой, где присел на стоящую в тени лавочку и медленно, спокойно отдышался. Затем поднял глаза и осмотрелся по сторонам в отчаянной надежде углядеть что-нибудь знакомое.
Ни одного фирменного магазинчика.
Угловая аптека.
За ней кафе.
Рядом с кафе трёхэтажное здание — над входом знак:
Запах кофейных зерён заставил его подняться на ноги. Он огляделся и в половине квартала от себя обнаружил источник запаха — местечко под названием Steaming Bean.
Хм-м.
Учитывая обстоятельства, информация была не слишком важной, но он вдруг вспомнил, что обожает хороший кофе. Любит до смерти. Ещё один кусочек головоломки, составлявшей его личность.
Добравшись до кофейни, он приоткрыл сетчатую дверь. Магазинчик был маленьким и старомодным, и, судя по одному только запаху, кофе здесь готовили пречудесный. На стойке по правой стороне размещались автоматы для приготовления эспрессо, кофемолки, блендеры и пузырьки со специями. Три стула были заняты посетителями. У противоположной стены выстроились несколько диванов с креслами. Книжная полка, на ней книги с выцветшими корешками. Два старика, играющих шахматную партию с фигурами из разных комплектов. Стены украшены образцами местного искусства — ряд чёрно-белых автопортретов женщины средних лет, чьё выражение лица оставалось неизменным на всех фото. Менялась лишь фокусировка камеры.
Он приблизился к кассе.
Молоденькая, лет двадцати-тридцати, бариста со светлыми дредами вскоре заметила его, и в её красивых глазах мелькнула искорка ужаса.
Она знает меня?
В зеркале за её спиной он разглядел собственное отражение и тут же понял, чем вызвано такое отношение — левая сторона лица была украшена здоровенным синяком, а распухший левый глаз почти полностью заплыл.
Господи. Кто-то неслабо меня отделал.
Если забыть про разбитое лицо, выглядел он вполне прилично. Ростом под шесть футов или даже выше. Коротко остриженные тёмные волосы и двухдневная щетина на подбородке. Судя по тому, как сидел на плечах пиджак, как плотно обтягивала грудь оксфордка, телосложения он был крепкого и мускулистого. В целом, он выглядел как глава какого-нибудь крупного рекламного агентства — побритый и ухоженный он бы производил внушительное впечатление.
— Что я могу вам предложить? — спросила бариста.
Он бы убил за чашку кофе, но за душой у него (кем бы он ни был) не было ни гроша.
— Как у вас тут кофе, хороший?
Женщина заметно смутилась.
— Э-э, да.
— Лучший в городе?
— Ну, мы единственная кофейня в городе, но да, кофе что надо.
Мужчина перегнулся над стойкой.
— Вы меня знаете? — прошептал он.
— Прошу прощения?
— Вы меня узнаёте? Я раньше не заходил?
— Вы что, не знаете, приходили сюда или нет?
Он кивнул.
Она внимательно разглядела его, как будто оценивая, спятил ли этот мужик с разбитым лицом или просто решил над ней подшутить.
Затем она всё же выдавила: — Не думаю, чтобы раньше вас тут видела.
— Уверены?
— Ну, здесь вам не Нью-Йорк.
— И то верно. Давно здесь работаете?
— Чуть больше года.
— И я не постоянный посетитель?
— Определённо нет.
— Можно ещё вопрос?
— Валяйте.
— А что это за город?
— Вы и этого не знаете?
Он замялся, в глубине души ему не хотелось расписываться в своей полной беспомощности. Когда в итоге он кивнул, бариста недоверчиво приподняла бровь.
— Я не шучу, — подтвердил он.
— Это Уэйуорд Пайнс в Айдахо. Ваше лицо... что случилось?
— Я... честно говоря, я и сам не знаю. У вас тут есть больница? — задав вопрос, он почувствовал, как по телу пробежало угрожающее покалывание.
Подсознательное предчувствие?
Или это глубоко похороненные воспоминания своими холодными пальцами пробежали по хребту?
— Да, в семи кварталах к югу. Вам стоит поскорее туда пойти. Хотите, могу скорую вызвать.
— Не стоит, — он отодвинулся от стойки. — Спасибо... как вас зовут?
— Миранда.
— Спасибо, Миранда.
От возврата на дневной свет обретённое было равновесие пошатнулось, а усиливающаяся головная боль перешла на новый уровень мучительности. Машин на дороге не было, так что он перебежал на другую сторону Мейн-стрит и двинулся в сторону Пятой, по дороге наткнувшись на мать с маленьким сыном, который прошептал той что-то вроде: «Мамочка, это он?»
Женщина цыкнула на ребёнка и, виновато нахмурившись, покосилась на мужчину: «Простите уж. Он не нарочно».
Добравшись до угла Пятой и Мейн, он очутился перед двухэтажным особняком — на стеклянных дверях крупная надпись «ПЕРВЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК УЭЙУОРД ПАЙНС». За углом здания, около переулка он заметил телефонную будку.
Со всей возможной быстротой он доковылял до будки и закрылся внутри.
Такой тонюсенький справочник попадался ему впервые, и он постоял там, перелистывая книгу в надежде на внезапное озарение, но это были лишь восемь страниц с несколькими сотнями имён, и, как и всё в этом городе, они ни о чём ему не говорили.
Он выпустил справочник из рук, позволив тому свободно болтаться на проводе, а сам прислонился лбом к холодному стеклу.
Взгляд упал на телефонные клавиши.
Губы тут же расплылись в улыбке.
Я знаю номер домашнего телефона.
Прежде чем поднять трубку, он для уверенности несколько раз набрал номер на клавиатуре — пальцы, ведомые мышечной памятью, прыгали по клавишам легко и почти машинально.
Он собирался позвонить за счёт получателя и надеялся, что кто-нибудь окажется дома — если, конечно, у него была семья. Пускай он не знал их имён, но, может быть, они узнают его голос и ответят.
Он поднёс трубку к уху.
Набрал ноль.
Гудка не было.
Он пару раз нажал на рычаг, но ничего не произошло.
Выплеснувшаяся ярость застала врасплох даже его самого. Он швырнул трубку, гнев и страх ширились внутри подобно воспламенившемуся топливу и искали выход наружу. Он отвёл правый кулак назад с намерением пробить стекло, и чёрт с ними, с пальцами, но острая боль в переломанных рёбрах напомнила о себе, заставив его скрючиться на полу будки.
Вслед за этим усилилась пульсация в затылке.
В глазах задвоилось и помутнело. Затем — темнота.
***
Когда он снова открыл глаза, будка была укрыта тенью. Он ухватился за прикреплённый к телефонному справочнику шнур и, подтянувшись, поднялся на ноги. Сквозь грязное стекло он увидел, как верхушка солнечного диска скрывается за скалистой грядой, огораживающей западную оконечность города.
Как только солнце исчезло, стало как будто на десять градусов холоднее.
Номер телефона по-прежнему крутился в памяти, так что на всякий случай он ещё пару раз попрактиковался в наборе и снова проверил трубку на наличие гудка — прежняя тишина теперь перемежалась лёгким потрескиванием струившихся по проводам помех, которых он раньше не слышал.
— Алло? Алло?
Он повесил трубку и снова взял справочник. В первый раз он проглядывал фамилии, выискивая слова, которые бы подтолкнули его память или вызвали хоть какие-нибудь эмоции. Теперь же, водя пальцем по строчкам, он вчитывался в имена, старательно игнорируя понемногу возвращающуюся боль в затылке.
Первая страница — ничего.
Вторая — пусто.
Третья — то же самое.
Ближе к концу шестой страницы его палец замер.
СКОЗИ, Мак и Джейн
Уэйуорд Пайнс, Восточная Третья улица, дом 403, 83278..........559-0196
Быстро пролистав оставшиеся страницы, он убедился, что мужчина по фамилии Скози был единственным внесённым в справочник Маком.
Толкнув плечом раздвижную дверь, он вышел из будки прямиком в прохладу раннего вечера. Теперь, когда солнце скрылось за скалами, небо начинало быстро темнеть, а температура воздуха неуклонно снижаться.
Где я буду сегодня ночевать?
Он пошатываясь побрёл по тротуару, внутренний голос практически кричал идти прямиком в больницу. Он был болен. Обезвожен. Голоден. Сбит с толку. И без цента в кармане. Всё тело болело. А из-за боли, пронзающей рёбра всякий раз, как их при вдохе касались лёгкие, ему стало тяжело дышать.
Но что-то внутри него протестовало против похода в больницу, и по мере того, как он отдалялся от центра города и приближался к дому Мака Скози, он понял, что это.
Это снова был страх.
Он не знал причин. В этом не было никакого смысла. Но он абсолютно не хотел попасть в эту больницу.
Не в таком состоянии. Вообще никогда.
Это был страх самого странного рода. Страх неизвестного. Как тот, который испытываешь гуляя ночью по лесу и не зная, чего именно тебе надо бояться. Страх, который становится сильнее именно в силу своей загадочности.
Ещё два квартала на север, и он вышел на Третью. В груди что-то необъяснимо сжалось, когда он свернул на восток, в противоположную от центра города сторону.
На первом попавшемся ему на глаза почтовом ящике стояли цифры 201.
По его расчётам, до дома Скози оставалось около двух кварталов.
В следующем дворике играли детишки, они по очереди пробегали сквозь струи воды поливальной установки. Поравнявшись с окружавшим их лужайку забором, он постарался держаться твёрдо и прямо, но боль в ребрах всё же заставила его припадать на правую сторону.
Завидев его, детишки замерли на месте и притихли, пялясь на него во все глаза с вызывающей беспокойство смесью любопытства и недоверия.
Он перешёл очередную дорогу и в следующем квартале замедлил шаги, проходя под нависающими над улицей ветвями трёх громадных сосен.
Номера всех ярко окрашенных викторианских домов в этом квартале начинались с троек.
Дом Скози должен находиться в следующем квартале.
Его ладони начали потеть, а пульсация крови в затылке по звуку напоминала ритмичные — Бам! Бам! Бам! — удары погребённого в толще земли барабана.
В глазах на пару секунд всё раздвоилось.
Он плотно зажмурился, а когда открыл глаза, всё пришло в норму.
На следующем перекрёстке ему пришлось остановиться. Былая сухость во рту превратилась теперь в настоящую пустыню. Стало тяжело дышать, желчь комком подступила к горлу.
Всё встанет на свои места, когда ты увидишь его лицо.
Должно встать.
Он осторожно шагнул вперёд.
С наступлением вечера холод начал сходить с гор и заполнять собой долину.
Солнечные блики придавали окружающим Уэйуорд Пайнс скалам розоватый оттенок, одинаковый с оттенком темнеющего неба. Он бы вполне мог счесть зрелище прекрасным и волнительным, но сильнейшая боль тому не слишком способствовала.
Тихо прогуливающаяся рука об руку пожилая пара удалялась в противоположную от него сторону.
Не считая их, на улице было тихо и безлюдно, шум, доносившийся из центра города уже совсем стих.
Он пересёк полосу гладкого чёрного асфальта и шагнул на тротуар.
Впереди виднелся почтовый ящик с цифрами 401.
Следующим был 403.
Теперь ему приходилось постоянно щуриться, чтобы хоть как-то противостоять двоению в глазах и колющим ударам мигрени.
Пятнадцать болезненных шагов, и он оказался рядом с чёрным почтовым ящиком 403.
Он выровнялся, ухватившись руками за острые концы ограды.
Дойдя до калитки, он отворил её и толкнул носком потёртого чёрного ботинка.
Петли неприятно скрипнули.
Распахнутая калитка мягко стукнула об ограду.
Тропинка к дому была выложена мозаикой из старого кирпича, а на крытом крыльце красовались два кресла-качалки, между которыми располагался небольшой кованый столик. Сам дом был фиолетовым с зелёной отделкой, и сквозь тонкие занавеси виднелся горящий в окнах свет.
Давай. Ты должен узнать.
Пошатываясь, он заковылял к дому.
Зрение двоилось вызывающими тошноту вспышками и бороться с ними становилось всё сложнее.
Он ступил на крыльцо и точно вовремя успел прижаться к двери, чтобы не упасть. Руки жутко тряслись, когда он схватился за дверное кольцо и приподнял его.
Не оставив себе на раздумья и доли секунды, он четырежды ударил кольцом в медную пластину на двери.
Ощущение было такое, будто кто-то каждые четыре секунды крепко бьёт по затылку, и пятна темноты миниатюрными чёрными дырами роились перед глазами.
Из-за двери послышалось поскрипывание паркета под тяжестью приближающихся шагов.
Колени словно превратились в желе.
В попытке выпрямиться он крепко обхватил один из поддерживающих крышу столбов.
Деревянная дверь распахнулась, и мужчина, который по возрасту вполне мог приходиться ему отцом, уставился на посетителя через сетчатую дверь. Он был высоким и худым, с седыми волосами на макушке, столь же седой козлиной бородкой и едва заметными красными венами на щеках — верный признак злоупотребления алкоголем.
— Я чем-то могу вам помочь? — поинтересовался мужчина.
Он выпрямился, часто моргая из-за мигрени. Все силы уходили на то, чтобы просто стоять без поддержки.
— Вы Мак? — даже сам он слышал нотки страха в своём голосе, а уж собеседник тем более.
И он ненавидел себя за это.
Мужчина склонился к сетке и получше разглядел стоящего на крыльце незнакомца.
— Чем я могу вам помочь?
— Вы Мак?
— Да.
Он подошёл ближе, лучше разглядев лицо старика и ощутил исходящий от того кисло-сладкий запах красного вина.
— Вы меня знаете? — спросил он.
— Пардон?
Теперь страх выкристаллизовался в гнев.
— Вы. Меня. Знаете. Это вы со мной сделали?
— В жизни вас раньше не видел, — ответил старик.
— Уверены? — он сам не заметил, как сжал кулаки. — А в городе есть ещё один Мак?
— Без понятия, — Мак открыл дверь и рискнул выйти на крыльцо. — Слушай, приятель, паршиво выглядишь.
— Чувствую себя не лучше.
— Что произошло?
— Это ты мне скажи, Мак.
Из дома донёсся женский голос: «Милый? Всё хорошо?»
— Да, Джейн, всё в порядке! — Мак уставился на него. — Может, позволите отвезти вас в больницу? Вы ранены. Вам надо...
— Никуда я с тобой не поеду.
— Тогда зачем вы пришли? — в голосе Мака прорезалась жёсткость. — Я предлагаю вам помощь. Не хотите, дело ваше, но...
Мак продолжал говорить, но слова его растворялись, тонули, заглушаемые шумом в недрах желудка, рокотом, который мог бы издавать несущийся на всех парах грузовой поезд. Чёрные дыры множились с безумной скоростью, окружающий мир начал вращаться. Он просто никак не мог ещё пять секунд продержаться на ногах, чтобы при этом его голова не взорвалась.
Он поднял взгляд на Мака, рот того продолжал раскрываться, грузовой поезд ревел изо всех сил, своим ритмом попадая в унисон со всё не унимающимся барабаном в голове, и он не мог отвести глаз ото рта Мака, его стариковских зубов — синапсы заискрили в попытке соединиться, и шум, Господи, шум, и это биение в черепе...
Он не почувствовал, как подогнулись колени.
Не заметил даже собственного падения.
Вот он стоит на крыльце.
Через секунду он уже в траве.
Лежит распластавшись на спине, голова кружится от удара о землю.
Мак нависает над ним, смотрит на него сверху, наклоняется, упершись ладонями в колени, и что-то говорит — слова безнадёжно теряются за шумом ревущего в голове локомотива.
Сейчас он потеряет сознание — уже чувствует приближение обморока, тот всего в паре секунд пути — и он сам хочет этого, желает, чтобы боль ушла, но...
Ответы.
Они были прямо здесь.
Так близко.
Это абсурд, но что-то было не так со ртом Мака. С его зубами. Он не мог оторвать от них взгляд, и сам не знал почему, но всё было в них.
Объяснение.
Ответы на все вопросы.
И тут до него дошло — хватит бороться.
Хватит так сильно этого хотеть.
Прекрати думать.
Пусть оно придёт само.
Зубы бзубы зубыззубыззууббызуубыззубыызууббы...
Это не зубы.
Это яркая и блестящая решётка с буквами
выбитыми на лицевой стороне.
Столлингс, мужчина, сидевший на переднем пассажирском сиденье, не успел увидеть, что произошло.
В трёхчасовой поездке из Бойсе стало очевидно, что Столлингс обожает звук собственного голоса, и сейчас он занимался тем же, чем и все три часа — говорил. Он прекратил слушать час назад, когда осознал, что может полностью игнорировать беседу до тех пор, пока не забывает вставлять «Я не думал об этом с такой стороны» или «Хм-м, любопытно» примерно каждые пять минут.
Он как раз повернулся, чтобы снова внести символический вклад в диалог, и увидел буквы МАК в нескольких футах по другую сторону пассажирского окна.
Времени среагировать не оставалось, — он даже слово едва успел прочесть — окно у головы Столлингса уже взорвалось градом стеклянных осколков.
Подушка безопасности тут же выскочила из рулевой колонки, но, опоздав на долю секунды, проскочила мимо его головы, которая врезалась в стекло с такой силой, что пробила то насквозь.
Правый бок Lincoln Town Car превратился в мешанину из битого стекла и искорёженного металла, а голова Столлингса напрямую столкнулась с решёткой радиатора грузовика.
Он чувствовал жар, исходящий от двигателя тягача, когда тот раздирал его машину на части.
В воздухе резко запахло бензином и тормозной жидкостью.
Повсюду была кровь — она стекала по внутренней стороне разбитого лобового стекла, потёками заляпала приборную панель, струилась по его лицу, попадая в глаза, и всё ещё вытекала из тела, недавно бывшего Столлингсом.
Town Car боком нёсся через перекрёсток, толкаемый грузовиком в сторону здания из бурого песчаника, рядом с которым, напротив переулка, стояла телефонная будка. Тут он и потерял сознание.
Необычайно зелёная трава — целый лес длинных мягких лезвий — разрослась по всему берегу. Вода была чиста и прозрачна, быстрыми струями она неслась промеж выступающих из русла валунов. На противоположном берегу на тысячу футов в небо возносился утёс. Вдоль его уступов небольшими скоплениями росли сосны, а воздух был наполнен ароматом хвои и сладостью текущей воды.
На нём были чёрные брюки и пиджак поверх оксфордской рубашки — белая хлопковая ткань усеяна кровавыми пятнами. На шее, повязанный хлипким узлом, болтался чёрный галстук.
При первой попытке подняться под ним подкосились колени, и он довольно жёстко сел обратно, что вызвало в груди обжигающие волны боли. Вторая попытка оказалась более успешной: пусть и шатаясь, он стоял во весь рост, а земля покачивалась под ним, словно шаткая палуба. Он медленно повернулся, кое-как волоча ногами, а затем широко расставил их для устойчивости.
Он стоял на краю широкого поля, река за спиной служила тому естественной границей. На дальней стороне поля под ярким полуденным солнцем металлом блестели детские качели и горки.
Вокруг не было ни души.
За парком виднелись викторианского стиля домики, а ещё дальше — здания на центральной улице какого-то городка. Город располагался не дальше чем в миле отсюда, окружённый со всех сторон высоченными, в несколько тысяч футов, утёсами из красноватого камня. На высоте, в труднодоступных, укрытых тенью уголках гор ещё лежал снег, но внизу, в долине, было тепло, а небо над головой сияло безоблачной синевой.
Мужчина проверил карманы брюк, затем карманы однобортного пиджака.
Ни бумажника. Ни зажима для банкнот, удостоверения, ключей или телефона.
Лишь небольшой швейцарский нож во внутреннем кармане.
***
К тому моменту, как ему удалось пересечь парк, он пришёл в состояние ещё более встревоженное и смущённое, а пульсация в затылке стала причинять боль.
Он знал только шесть фактов:
Имя нынешнего президента.
Знал, как выглядела его мать, хотя не мог вспомнить ни как её зовут, ни её голоса.
Знал, что умеет играть на пианино.
И пилотировать вертолёт.
Знал свой возраст: тридцать семь.
И то, что ему нужно в больницу.
Помимо этих фактов, мир и занимаемое им в этом мире место оставались для него даже не скрытыми, а скорее написанными языком, лежащим за пределами понимания. Истина витала где-то на задворках сознания, оставаясь при этом вне досягаемости.
Он шагал по тихой улочке жилого района, изучая припаркованные на обочинах машины. Быть может, одна из них принадлежит ему?
Уставившиеся друг на дружку дома выглядели недавно построенными — свежая краска, огороженные частоколом идеально квадратные лужайки ярко-зелёной травы и чёрные почтовые ящики с фамилией хозяев белыми, написанными по трафарету, буквами.
На каждом из задних двориков были разбиты полные жизни сады, где росли не только цветы, но также и фрукты с овощами.
Все цвета казались такими чистыми и яркими.
Посреди второго квартала он поморщился. Из-за долгой ходьбы он тяжело дышал, а пронзающая левый бок боль заставила его остановиться. Он снял пиджак, вытащил из брюк и расстегнул рубашку. На вид всё было ещё хуже, чем он думал — весь левый бок был сплошным тёмно-фиолетовым синяком, по центру уже начавшим желтеть.
Что-то ударило его. И крепко.
Он легко ощупал рукой череп. Головная боль с каждым мгновением всё усиливалась, но признаков серьёзной травмы не было, только левая сторона слегка побаливала при нажатии.
Он застегнулся, заправил рубашку обратно в штаны и побрёл дальше по улице.
Вывод напрашивался сам собой — с ним произошёл какой-то несчастный случай.
Он попал в аварию. Или упал. А может, на него напали — это объяснило бы, куда делся бумажник.
Первым делом надо обратиться в полицию.
Если только...
Что, если он совершил что-то плохое? Какое-то преступление?
Возможно ли такое?
Быть может, стоит обождать, пока не вернутся воспоминания.
Хотя ничего в этом городе не выглядело даже отдалённо знакомым, продвигаясь по улице, он заметил, что читает про себя имена на почтовых ящиках. Было ли это подсознательной реакцией? Где-то в глубине души он знал, что на одном из ящиков найдёт своё имя? И что, увидев его, он сможет вернуть и остальное?
В нескольких кварталах впереди, за соснами уже виднелся центр города, и до его ушей впервые донеслись шум машин, отдалённый гомон голосов, гул вентиляции.
Он замер посреди улицы, непроизвольно склонив голову.
Его внимание привлёк почтовый ящик перед красно-зелёным двухэтажным домиком.
Он вглядывался в написанное на ящике имя.
Пульс заметно участился, и он не понимал отчего.
МАККЕНЗИ
— Маккензи.
Имя ни о чём ему не говорило.
— Мак...
Но первый слог казался знакомым. Или, по крайней мере, находил в мозгу эмоциональный отклик.
— Мак. Мак.
Мак это он? Это его имя?
— Меня зовут Мак. Привет, я Мак, приятно познакомиться.
Нет.
Имя слетало с языка как-то неестественно. Не вызывало чувства, что принадлежит ему. По правде сказать, он уже ненавидел это имя, оно пробуждало в нём...
Страх.
Странно. Без видимых причин имя пугало его.
Быть может, Маком звали кого-то, кто навредил ему?
Он двинулся дальше.
Ещё три квартала, и он оказался на углу Мейн и Шестой, где присел на стоящую в тени лавочку и медленно, спокойно отдышался. Затем поднял глаза и осмотрелся по сторонам в отчаянной надежде углядеть что-нибудь знакомое.
Ни одного фирменного магазинчика.
Угловая аптека.
За ней кафе.
Рядом с кафе трёхэтажное здание — над входом знак:
ОТЕЛЬ УЭЙУОРД ПАЙНС
Запах кофейных зерён заставил его подняться на ноги. Он огляделся и в половине квартала от себя обнаружил источник запаха — местечко под названием Steaming Bean.
Хм-м.
Учитывая обстоятельства, информация была не слишком важной, но он вдруг вспомнил, что обожает хороший кофе. Любит до смерти. Ещё один кусочек головоломки, составлявшей его личность.
Добравшись до кофейни, он приоткрыл сетчатую дверь. Магазинчик был маленьким и старомодным, и, судя по одному только запаху, кофе здесь готовили пречудесный. На стойке по правой стороне размещались автоматы для приготовления эспрессо, кофемолки, блендеры и пузырьки со специями. Три стула были заняты посетителями. У противоположной стены выстроились несколько диванов с креслами. Книжная полка, на ней книги с выцветшими корешками. Два старика, играющих шахматную партию с фигурами из разных комплектов. Стены украшены образцами местного искусства — ряд чёрно-белых автопортретов женщины средних лет, чьё выражение лица оставалось неизменным на всех фото. Менялась лишь фокусировка камеры.
Он приблизился к кассе.
Молоденькая, лет двадцати-тридцати, бариста со светлыми дредами вскоре заметила его, и в её красивых глазах мелькнула искорка ужаса.
Она знает меня?
В зеркале за её спиной он разглядел собственное отражение и тут же понял, чем вызвано такое отношение — левая сторона лица была украшена здоровенным синяком, а распухший левый глаз почти полностью заплыл.
Господи. Кто-то неслабо меня отделал.
Если забыть про разбитое лицо, выглядел он вполне прилично. Ростом под шесть футов или даже выше. Коротко остриженные тёмные волосы и двухдневная щетина на подбородке. Судя по тому, как сидел на плечах пиджак, как плотно обтягивала грудь оксфордка, телосложения он был крепкого и мускулистого. В целом, он выглядел как глава какого-нибудь крупного рекламного агентства — побритый и ухоженный он бы производил внушительное впечатление.
— Что я могу вам предложить? — спросила бариста.
Он бы убил за чашку кофе, но за душой у него (кем бы он ни был) не было ни гроша.
— Как у вас тут кофе, хороший?
Женщина заметно смутилась.
— Э-э, да.
— Лучший в городе?
— Ну, мы единственная кофейня в городе, но да, кофе что надо.
Мужчина перегнулся над стойкой.
— Вы меня знаете? — прошептал он.
— Прошу прощения?
— Вы меня узнаёте? Я раньше не заходил?
— Вы что, не знаете, приходили сюда или нет?
Он кивнул.
Она внимательно разглядела его, как будто оценивая, спятил ли этот мужик с разбитым лицом или просто решил над ней подшутить.
Затем она всё же выдавила: — Не думаю, чтобы раньше вас тут видела.
— Уверены?
— Ну, здесь вам не Нью-Йорк.
— И то верно. Давно здесь работаете?
— Чуть больше года.
— И я не постоянный посетитель?
— Определённо нет.
— Можно ещё вопрос?
— Валяйте.
— А что это за город?
— Вы и этого не знаете?
Он замялся, в глубине души ему не хотелось расписываться в своей полной беспомощности. Когда в итоге он кивнул, бариста недоверчиво приподняла бровь.
— Я не шучу, — подтвердил он.
— Это Уэйуорд Пайнс в Айдахо. Ваше лицо... что случилось?
— Я... честно говоря, я и сам не знаю. У вас тут есть больница? — задав вопрос, он почувствовал, как по телу пробежало угрожающее покалывание.
Подсознательное предчувствие?
Или это глубоко похороненные воспоминания своими холодными пальцами пробежали по хребту?
— Да, в семи кварталах к югу. Вам стоит поскорее туда пойти. Хотите, могу скорую вызвать.
— Не стоит, — он отодвинулся от стойки. — Спасибо... как вас зовут?
— Миранда.
— Спасибо, Миранда.
От возврата на дневной свет обретённое было равновесие пошатнулось, а усиливающаяся головная боль перешла на новый уровень мучительности. Машин на дороге не было, так что он перебежал на другую сторону Мейн-стрит и двинулся в сторону Пятой, по дороге наткнувшись на мать с маленьким сыном, который прошептал той что-то вроде: «Мамочка, это он?»
Женщина цыкнула на ребёнка и, виновато нахмурившись, покосилась на мужчину: «Простите уж. Он не нарочно».
Добравшись до угла Пятой и Мейн, он очутился перед двухэтажным особняком — на стеклянных дверях крупная надпись «ПЕРВЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК УЭЙУОРД ПАЙНС». За углом здания, около переулка он заметил телефонную будку.
Со всей возможной быстротой он доковылял до будки и закрылся внутри.
Такой тонюсенький справочник попадался ему впервые, и он постоял там, перелистывая книгу в надежде на внезапное озарение, но это были лишь восемь страниц с несколькими сотнями имён, и, как и всё в этом городе, они ни о чём ему не говорили.
Он выпустил справочник из рук, позволив тому свободно болтаться на проводе, а сам прислонился лбом к холодному стеклу.
Взгляд упал на телефонные клавиши.
Губы тут же расплылись в улыбке.
Я знаю номер домашнего телефона.
Прежде чем поднять трубку, он для уверенности несколько раз набрал номер на клавиатуре — пальцы, ведомые мышечной памятью, прыгали по клавишам легко и почти машинально.
Он собирался позвонить за счёт получателя и надеялся, что кто-нибудь окажется дома — если, конечно, у него была семья. Пускай он не знал их имён, но, может быть, они узнают его голос и ответят.
Он поднёс трубку к уху.
Набрал ноль.
Гудка не было.
Он пару раз нажал на рычаг, но ничего не произошло.
Выплеснувшаяся ярость застала врасплох даже его самого. Он швырнул трубку, гнев и страх ширились внутри подобно воспламенившемуся топливу и искали выход наружу. Он отвёл правый кулак назад с намерением пробить стекло, и чёрт с ними, с пальцами, но острая боль в переломанных рёбрах напомнила о себе, заставив его скрючиться на полу будки.
Вслед за этим усилилась пульсация в затылке.
В глазах задвоилось и помутнело. Затем — темнота.
Когда он снова открыл глаза, будка была укрыта тенью. Он ухватился за прикреплённый к телефонному справочнику шнур и, подтянувшись, поднялся на ноги. Сквозь грязное стекло он увидел, как верхушка солнечного диска скрывается за скалистой грядой, огораживающей западную оконечность города.
Как только солнце исчезло, стало как будто на десять градусов холоднее.
Номер телефона по-прежнему крутился в памяти, так что на всякий случай он ещё пару раз попрактиковался в наборе и снова проверил трубку на наличие гудка — прежняя тишина теперь перемежалась лёгким потрескиванием струившихся по проводам помех, которых он раньше не слышал.
— Алло? Алло?
Он повесил трубку и снова взял справочник. В первый раз он проглядывал фамилии, выискивая слова, которые бы подтолкнули его память или вызвали хоть какие-нибудь эмоции. Теперь же, водя пальцем по строчкам, он вчитывался в имена, старательно игнорируя понемногу возвращающуюся боль в затылке.
Первая страница — ничего.
Вторая — пусто.
Третья — то же самое.
Ближе к концу шестой страницы его палец замер.
Уэйуорд Пайнс, Восточная Третья улица, дом 403, 83278..........559-0196
Быстро пролистав оставшиеся страницы, он убедился, что мужчина по фамилии Скози был единственным внесённым в справочник Маком.
Толкнув плечом раздвижную дверь, он вышел из будки прямиком в прохладу раннего вечера. Теперь, когда солнце скрылось за скалами, небо начинало быстро темнеть, а температура воздуха неуклонно снижаться.
Где я буду сегодня ночевать?
Он пошатываясь побрёл по тротуару, внутренний голос практически кричал идти прямиком в больницу. Он был болен. Обезвожен. Голоден. Сбит с толку. И без цента в кармане. Всё тело болело. А из-за боли, пронзающей рёбра всякий раз, как их при вдохе касались лёгкие, ему стало тяжело дышать.
Но что-то внутри него протестовало против похода в больницу, и по мере того, как он отдалялся от центра города и приближался к дому Мака Скози, он понял, что это.
Это снова был страх.
Он не знал причин. В этом не было никакого смысла. Но он абсолютно не хотел попасть в эту больницу.
Не в таком состоянии. Вообще никогда.
Это был страх самого странного рода. Страх неизвестного. Как тот, который испытываешь гуляя ночью по лесу и не зная, чего именно тебе надо бояться. Страх, который становится сильнее именно в силу своей загадочности.
Ещё два квартала на север, и он вышел на Третью. В груди что-то необъяснимо сжалось, когда он свернул на восток, в противоположную от центра города сторону.
На первом попавшемся ему на глаза почтовом ящике стояли цифры 201.
По его расчётам, до дома Скози оставалось около двух кварталов.
В следующем дворике играли детишки, они по очереди пробегали сквозь струи воды поливальной установки. Поравнявшись с окружавшим их лужайку забором, он постарался держаться твёрдо и прямо, но боль в ребрах всё же заставила его припадать на правую сторону.
Завидев его, детишки замерли на месте и притихли, пялясь на него во все глаза с вызывающей беспокойство смесью любопытства и недоверия.
Он перешёл очередную дорогу и в следующем квартале замедлил шаги, проходя под нависающими над улицей ветвями трёх громадных сосен.
Номера всех ярко окрашенных викторианских домов в этом квартале начинались с троек.
Дом Скози должен находиться в следующем квартале.
Его ладони начали потеть, а пульсация крови в затылке по звуку напоминала ритмичные — Бам! Бам! Бам! — удары погребённого в толще земли барабана.
В глазах на пару секунд всё раздвоилось.
Он плотно зажмурился, а когда открыл глаза, всё пришло в норму.
На следующем перекрёстке ему пришлось остановиться. Былая сухость во рту превратилась теперь в настоящую пустыню. Стало тяжело дышать, желчь комком подступила к горлу.
Всё встанет на свои места, когда ты увидишь его лицо.
Должно встать.
Он осторожно шагнул вперёд.
С наступлением вечера холод начал сходить с гор и заполнять собой долину.
Солнечные блики придавали окружающим Уэйуорд Пайнс скалам розоватый оттенок, одинаковый с оттенком темнеющего неба. Он бы вполне мог счесть зрелище прекрасным и волнительным, но сильнейшая боль тому не слишком способствовала.
Тихо прогуливающаяся рука об руку пожилая пара удалялась в противоположную от него сторону.
Не считая их, на улице было тихо и безлюдно, шум, доносившийся из центра города уже совсем стих.
Он пересёк полосу гладкого чёрного асфальта и шагнул на тротуар.
Впереди виднелся почтовый ящик с цифрами 401.
Следующим был 403.
Теперь ему приходилось постоянно щуриться, чтобы хоть как-то противостоять двоению в глазах и колющим ударам мигрени.
Пятнадцать болезненных шагов, и он оказался рядом с чёрным почтовым ящиком 403.
СКОЗИ
Он выровнялся, ухватившись руками за острые концы ограды.
Дойдя до калитки, он отворил её и толкнул носком потёртого чёрного ботинка.
Петли неприятно скрипнули.
Распахнутая калитка мягко стукнула об ограду.
Тропинка к дому была выложена мозаикой из старого кирпича, а на крытом крыльце красовались два кресла-качалки, между которыми располагался небольшой кованый столик. Сам дом был фиолетовым с зелёной отделкой, и сквозь тонкие занавеси виднелся горящий в окнах свет.
Давай. Ты должен узнать.
Пошатываясь, он заковылял к дому.
Зрение двоилось вызывающими тошноту вспышками и бороться с ними становилось всё сложнее.
Он ступил на крыльцо и точно вовремя успел прижаться к двери, чтобы не упасть. Руки жутко тряслись, когда он схватился за дверное кольцо и приподнял его.
Не оставив себе на раздумья и доли секунды, он четырежды ударил кольцом в медную пластину на двери.
Ощущение было такое, будто кто-то каждые четыре секунды крепко бьёт по затылку, и пятна темноты миниатюрными чёрными дырами роились перед глазами.
Из-за двери послышалось поскрипывание паркета под тяжестью приближающихся шагов.
Колени словно превратились в желе.
В попытке выпрямиться он крепко обхватил один из поддерживающих крышу столбов.
Деревянная дверь распахнулась, и мужчина, который по возрасту вполне мог приходиться ему отцом, уставился на посетителя через сетчатую дверь. Он был высоким и худым, с седыми волосами на макушке, столь же седой козлиной бородкой и едва заметными красными венами на щеках — верный признак злоупотребления алкоголем.
— Я чем-то могу вам помочь? — поинтересовался мужчина.
Он выпрямился, часто моргая из-за мигрени. Все силы уходили на то, чтобы просто стоять без поддержки.
— Вы Мак? — даже сам он слышал нотки страха в своём голосе, а уж собеседник тем более.
И он ненавидел себя за это.
Мужчина склонился к сетке и получше разглядел стоящего на крыльце незнакомца.
— Чем я могу вам помочь?
— Вы Мак?
— Да.
Он подошёл ближе, лучше разглядев лицо старика и ощутил исходящий от того кисло-сладкий запах красного вина.
— Вы меня знаете? — спросил он.
— Пардон?
Теперь страх выкристаллизовался в гнев.
— Вы. Меня. Знаете. Это вы со мной сделали?
— В жизни вас раньше не видел, — ответил старик.
— Уверены? — он сам не заметил, как сжал кулаки. — А в городе есть ещё один Мак?
— Без понятия, — Мак открыл дверь и рискнул выйти на крыльцо. — Слушай, приятель, паршиво выглядишь.
— Чувствую себя не лучше.
— Что произошло?
— Это ты мне скажи, Мак.
Из дома донёсся женский голос: «Милый? Всё хорошо?»
— Да, Джейн, всё в порядке! — Мак уставился на него. — Может, позволите отвезти вас в больницу? Вы ранены. Вам надо...
— Никуда я с тобой не поеду.
— Тогда зачем вы пришли? — в голосе Мака прорезалась жёсткость. — Я предлагаю вам помощь. Не хотите, дело ваше, но...
Мак продолжал говорить, но слова его растворялись, тонули, заглушаемые шумом в недрах желудка, рокотом, который мог бы издавать несущийся на всех парах грузовой поезд. Чёрные дыры множились с безумной скоростью, окружающий мир начал вращаться. Он просто никак не мог ещё пять секунд продержаться на ногах, чтобы при этом его голова не взорвалась.
Он поднял взгляд на Мака, рот того продолжал раскрываться, грузовой поезд ревел изо всех сил, своим ритмом попадая в унисон со всё не унимающимся барабаном в голове, и он не мог отвести глаз ото рта Мака, его стариковских зубов — синапсы заискрили в попытке соединиться, и шум, Господи, шум, и это биение в черепе...
Он не почувствовал, как подогнулись колени.
Не заметил даже собственного падения.
Вот он стоит на крыльце.
Через секунду он уже в траве.
Лежит распластавшись на спине, голова кружится от удара о землю.
Мак нависает над ним, смотрит на него сверху, наклоняется, упершись ладонями в колени, и что-то говорит — слова безнадёжно теряются за шумом ревущего в голове локомотива.
Сейчас он потеряет сознание — уже чувствует приближение обморока, тот всего в паре секунд пути — и он сам хочет этого, желает, чтобы боль ушла, но...
Ответы.
Они были прямо здесь.
Так близко.
Это абсурд, но что-то было не так со ртом Мака. С его зубами. Он не мог оторвать от них взгляд, и сам не знал почему, но всё было в них.
Объяснение.
Ответы на все вопросы.
И тут до него дошло — хватит бороться.
Хватит так сильно этого хотеть.
Прекрати думать.
Пусть оно придёт само.
Зубы бзубы зубыззубыззууббызуубыззубыызууббы...
Это не зубы.
Это яркая и блестящая решётка с буквами
М А К,
выбитыми на лицевой стороне.
Столлингс, мужчина, сидевший на переднем пассажирском сиденье, не успел увидеть, что произошло.
В трёхчасовой поездке из Бойсе стало очевидно, что Столлингс обожает звук собственного голоса, и сейчас он занимался тем же, чем и все три часа — говорил. Он прекратил слушать час назад, когда осознал, что может полностью игнорировать беседу до тех пор, пока не забывает вставлять «Я не думал об этом с такой стороны» или «Хм-м, любопытно» примерно каждые пять минут.
Он как раз повернулся, чтобы снова внести символический вклад в диалог, и увидел буквы МАК в нескольких футах по другую сторону пассажирского окна.
Времени среагировать не оставалось, — он даже слово едва успел прочесть — окно у головы Столлингса уже взорвалось градом стеклянных осколков.
Подушка безопасности тут же выскочила из рулевой колонки, но, опоздав на долю секунды, проскочила мимо его головы, которая врезалась в стекло с такой силой, что пробила то насквозь.
Правый бок Lincoln Town Car превратился в мешанину из битого стекла и искорёженного металла, а голова Столлингса напрямую столкнулась с решёткой радиатора грузовика.
Он чувствовал жар, исходящий от двигателя тягача, когда тот раздирал его машину на части.
В воздухе резко запахло бензином и тормозной жидкостью.
Повсюду была кровь — она стекала по внутренней стороне разбитого лобового стекла, потёками заляпала приборную панель, струилась по его лицу, попадая в глаза, и всё ещё вытекала из тела, недавно бывшего Столлингсом.
Town Car боком нёсся через перекрёсток, толкаемый грузовиком в сторону здания из бурого песчаника, рядом с которым, напротив переулка, стояла телефонная будка. Тут он и потерял сознание.
Комментариев нет:
Отправить комментарий